«Неочевидные жертвы коронавируса». Упорядочиваем хаос

Наша команда «Четвёртый сектор» работает по особой модели. У нас нет своей площадки, которую постоянно обновляем. Как правило, мы занимаемся трудноподъёмными текстами и проектами, а потом публикуем их либо на нейтральной площадке, либо в каком-то СМИ.

Когда я думала о том, что же мы можем написать, то напоминала кобеля из старого анекдота: «А мне движуха нравится!» Очень не хотелось делать текст ради того, чтобы был текст, в котором есть слово «коронавирус».

Когда до России докатилась пандемия, было ощущение, что, с одной стороны, все прочие темы ушли на второй план. С другой — нельзя оставаться в стороне и надо что-то делать. Но что? На коронавирусной повестке сидели все. Отрабатывали и оперативные инфоповоды, и различные слои проблемы — вплоть до того, как пандемия повлияла на секс-работниц. И тут мы со своей «особой моделью» и тоже хотим сказать своё веское слово про коронавирус.

Тогда мы решили складывать пазл. Структурировать информационный хаос. Мы полагали, что из этого выкристаллизуются некие новые, важные темы. Возможно — те, что пока остаются без внимания. Примерно так родилась идея мониторинга и составления мозаики. При этом мы решили сузиться до опосредованных жертв коронавируса, обозначив их как «неочевидные жертвы», и расшириться на всю Россию (мы охватили мониторингом все регионы, кроме столичных).

По большому счёту, мы просто сделали ту часть работы, которую делает любой журналист, когда ищет тему или ракурс, публичной и масштабировали её на всю страну. Мы это делали и для себя, и для других — держите, используйте для своих материалов, пусть это вам как-то поможет. Нам казалось — время такое, не до конкуренции и не до битвы за эксклюзив, надо сотрудничать.

Почему эту тему важно освещать и таких жертв важно показывать?

Изначально нами двигало желание обнажить проблемы, которые возникают из-за коронавируса, но при этом недостаточно освещены. Нам казалось, что мы можем помочь сделать тихие голоса громче.

В итоге получилось, что мы делали не только это. Ведь любая проблема, по которой есть единичные сигналы, может перейти в лавину сообщений (как было, например, с доплатами медикам), а значит, отказываться от фиксации опосредованных жертв, про чьи проблемы СМИ уже трубят во весь голос, было бы неправильным. Мы решили, что будем фиксировать также превращение неочевидных в очевидных, то есть, в конечном итоге — всех опосредованных жертв. И в той части, где сигналов о проблеме было много, видели свою задачу в том, что отследить динамику, показать масштаб и то, что проблема охватывает многие регионы.

Как работали над проектом?

Изначально у нас была только общая идея. Затем мы сели «Четвёртым сектором» и в течение выходных тестово мониторили несколько регионов. Благодаря этому родился алгоритм мониторинга (что и каким образом фиксируем, как оформляем и так далее), который, кажется, все участники отметили как технологический плюс проекта — это были понятные и подробные алгоритмы, по которым было легко работать.

Параллельно формировали региональные «кусты» — то есть «кучковали» регионы, стараясь, чтобы в каждый «куст» были включены соседние регионы, а не просто несколько случайных.

По организации самого процесса. Был отработанный алгоритм. По нему журналисту полагалось выбрать источники информации по своему «кусту», а затем мониторить их, используя систему Яндекс.новости и поисковые «операторы» (тестировали разные способы мониторинга, но остановились на этом как на оптимальном). Все найденные сигналы журналист сохранял в файл, файл называл номером своего «куста» и закидывал его в папку на гугл-диске (под каждый период мониторинга создавалась своя).

Затем редактор собирал все исходники по кустам и формировал из них единую сводку — распределял по проблемам, редактировал заголовки и описания, что-то выкидывал, что-то перепроверял…

Поначалу, когда мы только определялись со списком проблем, журналисты не распределяли сигналы по категориям, это делали редакторы. Потом появился шаблон со списком, журналисты разносили по нему найденные сигналы, при этом отдельно фиксируя сомнительные сигналы или сигналы, под которые пока нет категории.

После того, как мы набрали первый информационный массив, встал вопрос о том, каким образом подавать результаты. Изначально у нас не было идеи распределять всё по разноцветным зонам и фиксировать переход проблем из одной зоны в другую. Такая концепция родилась уже тогда, когда мы получили и обработали первые результаты.

Мы начали мониторинг в середине апреля. Сначала отмониторили информационное пространство за предыдущие полтора месяца, потом обработали и выкатили результаты (это был запуск проекта), а потом обновляли их дважды в неделю.

Какие сервисы и инструменты использовали?

Работали в гугл-документах, для оперативной связи был чат в телеграме, для обсуждения дискуссионных вопросов — закрытая группа в Фейсбуке*. Её было удобно использовать, когда нужно, чтобы высказались все или многие члены команды. Задашь дискуссионный вопрос в телеграме — и он потеряется в рабочем хаосе вместе с ответами. В Фейсбуке* всё было чётко, ясно и в одном месте: вот задача или проблема, вот позиции членов команды.

Ещё часто использовали гугл.формы — чтобы собрать заявки, распределить «кусты», проголосовать по какому-то вопросу. Когда начали работать над большими темами на основе мониторинга, использовали сервис xoyondo.com, чтобы выбирать время созвона. Созванивались в Jitsi.meet.

Верстали проект в Тильде, потому что нам надо было позавчера)) На Тильде мы могли сделать быстро и при этом стильно, красиво.

Сколько времени собирали и обрабатывали информацию?

Много времени ушло на тестовый мониторинг, распределение регионов по «кустам», формулирование алгоритма, постановку задач и, банально, оформление трудовых отношений — то есть договоры.

На мониторинг по своему кусту журналист тратил, как мне кажется, полчаса — час, если работал ежедневно. Если делал всё скопом в один день перед сдачей, то больше. Редактор тратил по 4-6 часов два раза в неделю на обработку исходников. Час-два уходило на заливку информации на сайт. Ещё час — на то, чтобы написать дайджест.

Плюсом к этому дополнительные трудозатраты на то, чтобы сделать инфографику, сделать аналитику по разным регионам… Ну и всё это происходило, получается, в течение двух месяцев. Прилично времени и сил ушло.

Как менялось число сигналов о проблемах, команда проекта «Неочевидные жертвы коронавируса в России» наглядно показала с помощью bar chart race — гонки столбчатых диаграмм

Сложно ли было координировать работу большой команды?

Как ни странно, нет. Были довольно чёткие правила и требования — и по срокам, и по оформлению, и по самому процессу, и по коммуникации. И это помогло. Хотя, конечно, не без трудностей. Некоторые из журналистов до конца мониторинга оформляли всё как-то по своему, и перестроить их не получилось. Не знаю, почему. То ли какие-то персональные особенности, то ли основная занятость не позволили отфиксировать в голове формальные требования.

Я в очередной раз убедилась, насколько призрачна и несостоятельна наша так называемая стабильность. Коронавирус обнажил столько проблем, сколько до этого не удавалось выявить ни одной природной или техногенной аварии.

Главное ощущение: всё может рухнуть в один момент, никто не делает прогнозы и не просчитывает негативные сценарии, все живут одним днём.

Главное впечатление — хаос и неразбериха. Несмотря на то, что коронавирус пришёл в Россию позже, чем в другие страны, система оказалась не готова к нему. Не была заранее продумана маршрутизация некоронавирусных пациентов, встала плановая помощь и поликлиники, медики оказались без средств защиты, а работа обсерваторов — выстроена сюрреалистически.

Главные ощущения: первое — люди не умеют думать об общественном интересе,  думать дальше своей квартиры, разумное общество — это утопия. Второе — правительство России не умеет управлять обществом и не пытается учиться, вместо этого используя любой предлог, чтобы ещё сильнее подавить и унизить свой народ.

Что было самым сложным и интересным в работе над проектом?

Было сложно выкладывать результаты проекта. Мы сделали его на Тильде, всё нужно было считать и менять ручками. Ничего не считалось автоматически. Да, можно было сделать иначе, но не в ситуации, когда надо позавчера. А нам надо было позавчера. Мы собрали сайт за неделю. Мы бы не смогли сделать это так быстро, если бы привлекли программиста — или я такого программиста не знаю.

Было сложно держать фокус (и я не уверена, что у нас получилось его удержать). Например, мы много спорили о том, кого включать, а кого не включать в проект. Договорились изначально, что люди, которые заболели коронавирусом или умерли в результате болезни, а также их родные — не наш фокус. Но брать ли тех, кто заразился коронавирусом по чьей-то вине? Например, из-за недостатка СИЗ, из-за неправильной маршрутизации в больницах, из-за безответственности людей с диагностированным ковидом. Решили брать, и я до сих пор не уверена, что это было верное решение.

Такая же проблема была с тем, кого считать ЖЕРТВОЙ. Вот человек (условно) купил воздушные шарики на праздник, а праздник не состоялся из-за ковида, а человек потратился и деньги никто не вернёт — он жертва? А если человек лежит в палате, где туалет — это ведро за ширмочкой в пяти метрах от его кровати — жертва? Насколько сильно человек должен пострадать, чтобы мы зачислили его в жертвы?

В итоге мы определились с тем, что ущерб должен быть в принципе, а по степени его серьёзности никакую фильтрацию не вводим. Человек умер, человек потерял работу, человек стрессанул — во всех случаях он жертва. И я понимаю, что этот подход тоже вызывает вопросы: фи, ну подумаешь, дискомфортно ему было, какая же это жертва.

Ещё одна проблема: тот, кто уже пострадал, и тот, кто может пострадать. То есть мы договорились брать тех жертв, где есть ущерб, окей. А дальше у нас есть проблема, допустим, нехватки СИЗ для врачей. В ряде случаев она уже привела к заражению других людей и вспышке, а в иных — медики пока просто говорят: «Аларм, у нас нет средств защиты» — но о конкретном ущербе ничего неизвестно. И чего? Брать этот «аларм» или ждать, пока он приведёт к жертвам? Учитывая серьёзность проблемы, мы принимали решение брать.

В общем, основная сложность была в этих решениях. Не знаю, верными ли он были в итоге. У меня есть ощущение, что всё-таки фокус проекта несколько размылся.

Мы хотели, чтобы проект давал ориентиры коллегам, правозащитникам и властям. То есть мы изначально не были нацелены на широкую аудиторию. Мы хотели, чтобы наши коллеги находили с помощью этого проекта новые темы, ракурсы, персонажей для своих публикаций. Хотели, чтобы люди, принимающие решение, видели, к проблемам какого масштаба приводят их ошибки. Хотели, чтобы правозащитники и гражданские активисты могли ориентироваться на результаты мониторинга, выстраивая стратегию оперативного реагирования на проблемы.

Мы постарались сделать всё, что смогли, чтобы доставить наш продукт до целевых аудиторий. В ответ получали благодарности, да, но — и это моя боль — насколько в итоге наша работа была кому-то полезна, мы не знаем. Мы не продумали, как будем получать и фиксировать фидбэк. Мы вообще не продумали продвижение и дистрибуцию, мы их провалили.

В итоге — да, очень может быть, что наш проект был некоторого рода «сеятелем»: мы бросали зёрна, которые прорастали в других людях плодоносящими деревьями. В этом случае не так важно, сколько прочтений у проекта. Гораздо важнее, что за люди приходили на него и что оттуда унесли. Но мы этого даже не узнаем.

Была ещё неосновная задача — сделать «единое окно», через которое люди могли бы сообщать о жертвах (в том числе, в тех регионах, где не очень развитый медиа-ландшафт). Она совершенно точно провалилась. Люди не понесли нам свои жалобы. Оказалось, это так не работает. Люди пишут о своих проблемах в соцсеточках, а если журналистам — то в знакомое СМИ, к которому супер-лояльны. Тоже урок нам.

Были и другие задачи у проекта. Как я писала выше, мы делали мониторинг и для себя тоже — чтобы с его помощью нащупать темы, с которыми важно поработать. Это сделано. Мы устроили совместный мозговой штурм, сформулировали два десятка тем, потом голосовали за них, в итоге отобрали семь, из них четыре — в работе. Над тремя работают межрегиональные команды.

Ещё одна задача — как таковое развитие межрегиональной журналистской коллаборации, получение опыта удалённой организации совместной работы — тоже реализована. Опыт ценный. Мы планируем его описать и распространить среди коллег, но позже, когда поднакопим ещё, на других совместных проектах.

Реакция аудитории

Как я уже сказала, были люди, которые благодарили. Были люди, которые писали — вау, ничего себе вы придумали, срочно кидаю коллегам. Или — вы делаете важную работу. Или — ух ты, как у вас тут всё здорово и по полочкам. Тех, кто бы написал: «Ерунда какая-то», — не было.

Но ощущение того, что мы провалили продвижение проекта или организацию фидбэка от ЦА меня не оставляет. Это то, из чего надо извлечь урок, потому что дистрибуция и продвижение — моя персональная ахиллесова пята. Я ухожу в содержание и думаю — ааааа, с дистрибуцией как-нибудь да разберёмся. Она не продумывается так же детально, как, например, алгоритм мониторинга. В итоге имеем то, что имеем — мне не кажется, что проект «звучал» в медиа-пространстве (а несмотря на все мои патетические надежды про зёрна и деревья, хотелось бы, чтобы звучал).

Сыграло свою роль ещё и то, что мы не смогли запустить платное продвижение проекта — поисковики и ВКонтакте отрубали рекламу чего бы то ни было со словом «коронавирус» по понятным причинам (очень много мошенничества было на нём).

Как обновляется и дополняется проект?

Он обновлялся два раза в неделю. 22 июня 2020 года мы его завершили и подвели итоги — они сейчас отображены на главной странице проекта.

У нас ограниченные ресурсы. Были средства, чтобы вести мониторинг два месяца. Мы это сделали. Потом нашли средства на то, чтобы продолжать мониторинг ещё один месяц. Но больше денег нет. Да и мы не уверены, что есть необходимость продолжать. Конечно, сигналы ещё будут поступать, но их становится всё меньше и меньше. Может, ситуация выправляется, может — есть гигантская усталость от темы, а может — и то, и другое. Последние две недели то один, то другой журналист сдавали пустой файл. Или что-то вроде — «Наскребла вот четыре случая». Выжимать тему дальше казалось нерациональным.

Работа на этом, однако, не закончилась. Сейчас у нас информационный массив, который позволяет оттолкнуться и двигаться дальше. Как я писала выше, четыре темы, которые мы сформулировали «по мотивам» мониторинга — в работе.